Три девочки — Мариам, Захра и Хода — живут в Тегеране, но мечтают о другом. Они хотят снимать кино, хотя знают: это опасно. Режиссёр, скрывающийся от властей, просит их помочь. Девушки соглашаются — и теперь им нужно найти актрису на главную роль. Они колесят по городу, встречают странных людей, сталкиваются с недоверием и страхом. Каждый шаг — риск. Всё вокруг напоминает: за ними могут следить. Но они продолжают — то наивно, то с отчаянием. Мариам упрямая, Захра осторожная, Хода мечтательная.
Женщина-водитель колесит по Тегерану, подбирая пассажиров. Её машина — камера, её город — сцена. Она молчалива, но глаза за тёмными очками видят всё. Каждый сеанс — чья-то жизнь. Муж с женой спорят о разводе. Пожилая дама везёт умирающую собаку к ветеринару. Две проститутки смеются сквозь слёзы. Учительница читает стихи, будто молитву. Иногда в салон врывается реальность: полицейские, угрозы, страх. Но она не сворачивает. Просто едет дальше — сквозь шум, гнев, отчаяние. Её имя — Джале. Она не
Режиссёр снимает фильм в родной деревне. Он запрещает детям играть с медведями — те опасны, но так хочется их увидеть. Дети ждут, ищут следы, но звери не приходят. Мальчик Реза верит, что медведи рядом. Его сестра Адина мечтает о них, но боится. Они спорят, смеются, бегают по лесу. Взрослые заняты своим: камеры, споры, быт. Потом — выстрел. Кто-то убил медведя. Теперь он точно не придёт. Реза плачет, Адина молчит. Режиссёр смотрит в кадр — пустота, только ветер шевелит траву. Дети вырастут.
Год вечной бури — это четыре истории, переплетённые временем и тревогой. В Тегеране Али, таксист, подбирает пассажиров — их разговоры, страхи, надежды сливаются в один нескончаемый поток. Он слушает, но сам давно потерял голос. В Нью-Йорке журналистка Надя пытается разобраться в слежке за собой. Камеры, письма, шепот за спиной — паранойя или реальность? Она не знает, кому верить. В Сантьяго Луис и его дочь бродят по пустым улицам после протестов. Город будто вымер. Они ищут друг в друге опору,